ПЕРВОВОСХОЖДЕНИЕ

По северо-восточной стене пика 6075 м Шахдаринского хребта Юго-Западного Памира

г. Москва, 1969 г.

Первовосхождение на пик 6075 м по северо-восточной стене было совершено в августе 1964 года сборной командой ЦС ДСО «Труд». Это восхождение относится к высотно-техническому классу.

Географическое положение и характеристика района

Пик 6075 м (рис. 1) расположен в юго-восточной части отрога Шахдаринского хребта в районе пика Энгельса. Этот наиболее мощный хребет юго-западного Памира служит водоразделом рек Пяндж и Шахдара. На северо-востоке отроги Шахдаринского хребта примыкают к южному Аличурскому хребту. На юг от Шахдаринского хребта возвышаются гигантские пики Гиндукуша. На юго-западе хребет граничит с Ишкашимским хребтом (в районе пика «Трехглавый»).

Хребет вытянут в широтном направлении от пика Маяковского до перевала МАЦ, за которым начинается южный Аличурский хребет. Общая длина Шахдаринского хребта — около 105 км. Перевалом Вранг он делится на восточную и западную части.

В районе пика 6075 м находятся крупнейшие ледники Юго-Западного Памира: Нишгар, Диридж, Зугванд, Кишты-Джероб. Отрог Шахдаринского хребта с расположенной в нем вершиной 6075 м является водоразделом для долин Кишты-Джероб и Зугванд.

Современное оледенение Шахдаринского хребта занимает площадь 250 кв. км, что значительно для этих широт. Снеговая линия проходит на высоте около 3000 м.

Район юго-западного Памира обычно в период июля–августа является областью устойчивых антициклонов, что определяет большое число солнечных дней, доходящих в эти два месяца до 50–52. Это же определяет и значительный дебит горных рек в это время.

Геология района характеризуется мощной гранитной платформой, поднятой на значительную высоту. Северные и северо-восточные склоны вершин этого района сложены крупноблочными гранитами с прослойками метаморфизированных сланцев, гнейсов и мраморов, что дает многим вершинам поперечно-полосатую окраску (особенно характерен пик Таджикистан и пик Николадзе).

История освоения района

Сам по себе район Шугнана, долины Пянджа чрезвычайно интересны с исторической и этнографической точек зрения. Гигантский узел, где на протяжении веков развертывались бурные события истории, связан с именами Александра Македонского, Марко Поло, здесь проходили караванные пути древних, здесь пролегал Великий шелковый путь.

Аул Лянгар, откуда начинаются пути всех последних экспедиций в этом районе, насчитывает более чем тысячелетнюю историю. Стоящий у слияния рек Памир и Вахан-Дарья, дающих начало Пянджу, он издавна был перевалочным пунктом из Китая и Индии в Европу. Да и этимология дает нам значение этого слова как «якорь»; «стоянка».

Альпинистское звучание слов Лянгар-Кишт, Вахан, Пяндж ассоциируется с районом пиков Маркса–Энгельса, начало освоению которых было положено экспедицией ВКФКиС 1946 года под руководством Е. Абалакова, посетившей ущелье Шабой и совершившей восхождение на пик Маркса.

В 1954 году экспедиция Грузинского альпклуба под руководством О. Гигинейшвили, базируясь в районе аула Вранг, совершила ряд восхождений с южной стороны Шахдаринского хребта. Среди вершин, покоренных грузинскими альпинистами, была безымянная вершина, названная ими пиком «Памяти погибших на Тетнульде». В своем отчете они связывают эту вершину с пиком 6075 м.

Совершая в акклиматизационном выходе восхождения на вершины, расположенные вокруг пика 6075 м, мы обнаружили на пике 5739 м записку грузинских восходителей. Очевидно, не располагая достаточно подробными картами (рис. 2), альпинисты приняли этот, не обозначенный на их карте, пик за отметку 6075. Таким образом, пик 6075 м оказался не покоренным.

Наибольшим успехом экспедиции 1954 года было первовосхождение на пик Энгельса.

1958 год был ознаменован появлением в этих местах экспедиции MLC ДСО «Труд» под руководством В. Тихонравова, а в 1961 и 1962 годах этот район посетили альпинисты ЛОС ДСО «Буревестник» под руководством С. Саввона. Ленинградцы совершили ряд интересных восхождений на пики 6222, «ТГУ», «ЛГУ» и уточнили карту района.

В 1963 году армейские альпинисты во главе с В. Некрасовым совершают первое в этом районе высотно-техническое восхождение, поднимаясь по юго-восточному ребру пика Энгельса.

1964 год стал годом массовых восхождений. Под пиком Энгельса собрались три экспедиции ЦС ДСО «Жальгирис», «Спартак» и «Труд». К наиболее интересным восхождениям этого года следует отнести траверс пиков Маркса–Энгельса с подъемом по северному гребню на пик Энгельса под руководством П. Буданова, восхождение по северо-восточной стене пика Энгельса под руководством А. Кустовского и это восхождение, предлагаемое для классификации.

Подготовка к восхождению

Подготовка к восхождению проводилась нами как обычно по трем направлениям:

• Специальная и общефизическая подготовка

• Вопросы снаряжения

• Вопросы питания

В отличие от прошлых лет, в вопросах физической подготовки команды основной акцент был сделан на выработку силовой выносливости в условиях кислородного голодания.

Психологическая подготовка не претерпела каких-либо изменений и базировалась на лыжных походах с ночевками в полевых условиях.

Комплекс медицинских исследований, проведенных в базовом лагере, показал, что все члены команды (штурмовой группы) находятся в хорошей спортивной форме и готовы к работе на больших высотах.

Специальное снаряжение группы отрабатывалось на протяжении ряда лет и, по мнению группы, отвечало всем требованиям современного альпинистского снаряжения. На наш взгляд наиболее интересны были примененные на этом восхождении зажимы для лазания по веревке, шлямбуры с целиковой головкой и титановые крючья. Из обычного снаряжения очень помогли ботинки «вибрам», скальные туфли, брюки гольф.

К обычному рациону питания на стенном восхождении при подготовке штурма пика 6075 м было добавлено большее, чем обычно, количество углеводов, поскольку команда предполагала значительное водное голодание организма. Из рациона следует отметить получившее положительную оценку группы: натуральную черную смородину в сахаре, клюквенное варенье, толокно, свежеприготовленную жареную баранину с острым томатным соусом и ряд других продуктов.

Характерный путь лавин по стене пика 6075.

Тактический план штурма

Северо-восточная стена пика 6075 м (рис. № 1) представляет собой достаточно крутой скальный сброс протяженностью от подножья до вершины порядка 1500 м, причем на наиболее трудную технически (средняя крутизна близка к 85°) часть приходится около 1200 м.

Нижняя часть стены может перекрываться необычными косыми, направляемыми скальным желобом лавинами с вершинной ледовой шапки. (Рис. 2а)

Естественно, что существенные особенности были обусловлены и значительной высотой стены.

Длительное и подробное изучение северо-восточной стены пика 6075 м заставило несколько скорректировать предполагаемый вначале путь восхождения. Лавины, срывающиеся из-под шапки и летящие по желобу левее скального канта, полностью сняли вариант движения по нему. В качестве возможного варианта рассматривался выход на «медведь» с организацией там штурмового лагеря для прохождения верхней части стены. Предполагалось, что там найдутся места для постановки палаток. Дальнейший путь (рис. 3) должен был вывести нас на левую часть верхнего снежного склона под вершинным гребнем. Но основным вариантом штурма был принят путь практически вертикального движения с выходом на правую часть вершинного гребня (рис. 4, рис. 5).

При прохождении стены нами была принята тактика автономной штурмовой двойки. При хорошей организации снабжения такой двойки веревками и другим снаряжением темп группы практически определяется скоростью ее движения. Располагая 3–4 сильными техниками в группе, высокий темп движения можно поддерживать на протяжении многих дней.

Значительную экономию сил и времени можно получить, применяя вытягивание рюкзаков на 80–120 метров сразу, хотя здесь возникает своеобразная трудность с сигнализацией между верхом и низом.

Ранее достаточно широко применявшаяся нами тактика непрерывной обработки на этом восхождении не применялась как менее экономичная во времени.

Таким образом, вся тактика восхождения и количественный состав группы исходили из максимально быстрого прохождения протяженной, технически сложной высотной стены при соблюдении всех мер безопасности на любом участке маршрута.

Состав штурмовой группы

Основной костяк группы составили альпинисты, ходившие вместе много лет.

• Мастер спорта — руководитель: Снесарев А.А.

• Мастер спорта — участник: Минин Ю.П.

• Мастер спорта — участник: Наугольный В.К.

• Мастер спорта — участник: Степанов Г.В.

• Мастер спорта — участник: Степанов В.В.

• Мастер спорта — участник: Шацкий С.А.

• Мастер спорта — участник: Чекрыжов В.М.

• I разряд: Экономное введение в группу новых альпинистов позволило сохранить традиции группы, ее стиль и разумно сочетать в единое целое сильные стороны всех ее членов.

Таблица технических характеристик, позволяющая оценить категорию трудности пройденного группой маршрута, дана в Приложении 2, а профильная схема — в Приложении 3.

Прошедшие годы несколько сгладили остроту переживаний и позволяют, на наш взгляд, более объективно рассказать о пройденном маршруте. Не совсем обычные обстоятельства, сопровождавшие совершение восхождения по северо-восточной стене пика "6075", получившего имя газеты "Московская правда", позволяют отступить от традиционных форм описания подобных восхождений.

Дом потихоньку погружается в сон. Гаснут одно за другим окна. Редкие машины прощурщат по опустевшей улице. И снова наступает тишина. Перебираешь листки, исписанные торопливым карандашом. Вырванные из блокнота, измятые, с оборванными краями, они несут нашу память. Читаешь. Слушаешь ночные шорохи, и из темноты страничек дневника встают дороги, веселые голоса друзей, пыльный жаркий ветер юга. Когда началось это восхождение? Из каких кирпичиков дней и ночей оно складывалось? Когда кончилось? И есть ли у него вообще конец? Над Москвой плывут летние ночи. Они нежные, с далеким запахом жасмина и гудками невидимых поездов.

Виктор Некрасов уходил заполночь. К остановке идем молча. Каждый — о своем. Закат еще не погас. Небо над ним в пепельных облаках, подбитых отсветом догорающих углей. Рукопожатие, и троллейбус, мягко тронувшись, исчезает за поворотом. Восхождение началось.

Виктор только что весь вечер рассказывал о Памире, голубом бездонном небе, диких реках и громадах, поднявшихся над Аличуром и Шахдарой... Шахдара, Кулай-Кхумб, Пяндж и Яранг! Названия хребтов, рек и селений, полные прелести неизвестного, экзотические и ничего, кроме немого уважения, нам не внушающие.

У Вити дорога другая. С ним расстаемся до осени. Так думаем мы. А разве знают альпинисты, на сколько они расстаются этими вечерами? Разве не так я прощался, обменявшись крепким рукопожатием, и с Володей Буяновым? "До осени, Вовка!". А вышло — навсегда.

Захлопнулась тяжелая дверь здания, из которого мы только что вышли. Постояли. Пожелали друг другу удачи, и, взмахнув на прощание рукой, он скрылся за поворотом одного из тихих арбатских переулков. Так уходят альпинисты. Вечно молодые, всегда веселые, мечтающие о будущем и горах. Память сохраняет их живыми. Потом телеграмма, звонок, и фильм о жизни обрывается, куда-то пропадает заготовленное многосерийное продолжение. Наступает разрыв, вечность. Мы не можем смириться, топаем ногами, кричим... Но экран нашей памяти по-прежнему пуст. Так уходят друзья.

У памяти свои правила. Она выхватывает из жизни отдельные куски, и тысячу раз прав Олеша, говоря: "Жизнь — то, что запомнилось".

Вновь и вновь прокручиваем мы ленту памяти, наталкиваемся на черный разрыв, и негодование больше не охватывает нас при взгляде на пустой экран. Друзья всегда остаются живыми.

В этом году дорога наша лежала на Памиры. Даже само слово казалось каким-то древним и не очень понятным. Причем здесь множественное число? Мы всегда говорили Памир, а здесь — Памиры. И словно перед тобой лежит тоненькая книжечка с неровно обрезанными краями, с пожелтевшими страницами, в бумажном переплете с двуглавым орлом и буквой "ять" в названии на титульном листе. И название что-то вроде "Верхами по неизведанным Памирам". Пишется в той книге, как какой-нибудь русский офицер с парой казаков и толмачем из местных таджиков где пешком, где на лошадях пересекали хребты Памира, добирались до Кабулистана, Персии и долин Индии.

Громадные высоты, снега, незнакомые племена, порой дружеские, чаще враждебные. Холодные ночи в сакле, где пляшущий огонь вырывает из чернильной темноты углов сморщенные лица старух с причудливо подобранными с обеих сторон головы косами. Громадный, закопченный до блеска медный котел висит на крюке над костром. Дым заполняет саклю, мечется под низким потолком и вырывается колючим звездам через квадратные двери на крыше.

Что влечет этих людей на громадные высоты за тысячи верст от всего русского, составляющего для них понятие Родины? Обыденное задает этот вопрос, неизведанное отвечает.

Влечение неизвестного, непознанного заставляет людей плыть за океаны и брести по горам, глотая разрывающимися легкими крохи кислорода. Оно заставляет людей биться в муках познания на краю бездны, в которую не решаемся заглянуть. Разве все это не вещи одного и того же человеческого стремления за синей птицей?

Мы тоже мечтаем найти свой кусочек счастья под жарким небом Таджикистана. И вот поэтому Виктор рассказывал о Памире.

Все было так, как он говорил. Но богаче, бескрайней, ярче.

Если сейчас, возвращаясь памятью к прошлому, попытаться вновь пройти из Дюшамбе в Хорог и Ишкашим, то впечатления дороги порой заставляют забыть многое другое, казавшееся ранее значительным и интересным.

На дорогах причудливо переплелись встречи с людьми и грандиозность природы. Казалось, было все, что можно найти на Памире, но все равно он оказался для нас неожиданностью. Непрерывно ревущие тупорылые газы поднимались на пятикилометровые перевалы, чтобы затем ощупью, словно слепые котята, визжа тормозами, сползти по серпантинам дорог вниз, в долины разноцветных рек.

Холод и блеск снегов перевала сменялся глубокой чернотой ночи и запахом незнакомых трав.

Дорога, незаметно набирая высоту, бежала навстречу Пянджу. За рекой, на афганской стороне, кромешная тьма. Но нашей — пыльные лучи фар мечутся по стенам каньонов, то выхватывая пенную реку, то взмывая куда-то вверх и теряясь в безлунности ночи.

Машины идут в Хорог. Немного обалдевшие от многочасовой езды, еще не совсем поверившие, что это действительно Памир, что мы едем по самому краешку нашей земли, таращим глаза в темноту, пытаясь понять, что скрывает от нас эта бархатная ночь.

Короткая остановка. Глубокий беспробудный сон. И снова дорога. Теперь она озарена солнцем, напоена светом и весельем, поражая нас сменой скальных теснин и широкого разлива реки. Порой горы становятся ниже, округлей, и начинает казаться: еще один поворот — и увидишь ты простор степей с уходящим к горизонту маревом далей. Но за поворотом вырастают новые незнакомые вершины, закрывая от нас лежащие где-то далеко к югу равнины.

У одной из машин сломан задний мост, и она, словно паровоз, выбрасывая из радиатора клубы белого пара, медленно ползет к Хорогу на переднем кардане.

В городе мы долго ездим по слабо освещенным улицам в попытках найти ровную площадку, на которой можно устроиться на ночлег. Наконец, находим что-то подходящее и засыпаем, устроившись в спальных мешках на большом куске пропыленного за сотни километров дороги брезента.

Утром "заболевшую" машину заменяют местной — хорогской. У нее нет стартера, но зато есть огромная заводная ручка. Вместо ключа выведены два скрученных вместе провода. Внешний вид машины так же мало похож на пыльных, но элегантных "горожанок", как экзотический наряд ее водителя в чалме и халате мало напоминает наше спортивное одеяние. Но машина, к нашему удивлению, бодро рванувшись вперед, первой, уже глубокой ночью, финишировала в ауле Лянгар, на слиянии рек Вахан-дарья, берущей начало в Индии, и Памир, текущей из Китая. От слияния этих рек и начинается Пяндж, на протяжении почти семисот километров сопровождавший нас.

Дальше дорога, теперь уже караванная, шла круто вверх.

Склон отрога густо исчерчен поперечными тропами. Они сбивают тебя с пути, заставляя терять драгоценную высоту. Груженые ишаки растянулись рваной цепочкой по склону. То та, то другая серая скотина ложится, отказываясь двигаться дальше. Физическое воздействие в подобных случаях ни к чему не приводит. Попытки поставить осла на ноги тем более безрезультатны. Мы разгружаем поклажу и только тогда поднимаем его с земли. Грузим снова. Осел поднимает ноги...

Несколько часов пути — и караван выходит на ярко-зеленую лужайку с излучиной спокойной, прозрачной реки. Мы знакомы с этим местом по фотографиям еще в Москве. Справа, слева, впереди долину замыкают снежные вершины. Горы не поражают своими размерами, даже скорее наоборот, кажется, что они здесь, совсем рядом, близкие и несложные. Ты видишь каждый камень морены, прожилку в сколе стены, каждый поворот гребня. Колдовской воздух высокогорья скрадывает расстояния, наполняя все сверхъестественной чистотой и прозрачностью. Невидимое увеличительное стекло приблизило горы, и словно сделай шаг, протяни руку и сможешь потрогать тот камень на морене, дойти, почти добежать к тому сколу стены. Но надо сделать много шагов, не раз отдыхать, ловя с непривычки воздух открытым ртом, прежде чем сядешь на тот приметный камень. Много дней пройдет, прежде чем явью станет тот скол, где мы будем безуспешно искать трещины для наших крючьев.

Но это будет потом.

А сейчас, глядя на юг, где обрывается долина, где за гребнем Гиндукуша лежат Каракорум, Гималаи и Индия, мы пытаемся увидеть восьмитысячники. Нам так этого хочется, что порой начинает казаться, что в сиренево-серой дали громоздятся гигантские пики.

Мы даже узнаем вершины, овеянные славой труднейших в мире. Цепь Гиндукуша совсем рядом. Отчетливо видны долины, серые ленты ледников и неповторимое своеобразие вершин. У каждой из них свое лицо. Они, как порой человек, кого-то вам напоминают. Быть может, это сходство в улыбке, как у вершины, озаренной солнцем голубизны? Или, быть может, в задумчивости вечерних зорь? Мы не знаем названий этих вершин. Но они, как старые кавказские знакомые, верные и добрые. Такими они казались нам в этот вечер, в наш первый вечер под Стеной.

Мы откладывали знакомство с ней, лазая по скалам, оборудуя лагерь и готовя снаряжение. Но пришел день, когда мы должны были выйти на первое с ней свидание. Этот выход был для нас вообще первым на Памире, первым на этой высоте, во многом для нас первым.

Непривычное бездорожье каменного хаоса и ползущие под ногами мелкие осыпи. Любопытство рыжих сурков, во множестве стоящих столбиками у своих нор, и сильный запах альпийских лугов. Цветы пахли. Это было неожиданно и непривычно на почти пятикилометровой высоте. Наверное, своим запахом цветы хотели наградить нас за суровость и безрадостность ущелий.

Чем выше, тем тяжелее идти, тем меньше ты замечаешь вокруг, тем безразличнее к окружающему. Хочется сесть и сбросить проклятый рюкзак, но делаешь еще шаг, еще десять, еще сто. И знаешь, что сделаешь еще столько шагов, сколько будет надо и, может быть, немножко еще. Но рано или поздно дорога кончается. Дальше идти не надо. Выбрано место для штурмового лагеря. Ставим палатки и только тогда решаем взглянуть на Стену.

Она рядом. Стоит только перейти ледник. Она видна вся от лавинных конусов подножья до снежных сбросов пирамидальной вершины. Мы будем сидеть здесь день за днем и изучать Стену, слушать ее дневной разговор и неясное ночное бормотание. Мы сидим у восточной стены этой пока еще безымянной вершины.

Грохот лавин и глыбы летящего из-под вершинной шапки льда быстро заставляют отбросить вариант подъема по канту, о котором говорил Виктор. Отсюда, с зеленой площадки, заросшей крупными незабудками и белой горной примулой, мы спокойно, несколько задумчиво следим, как отрывается от вершинного ледника огромная, весящая многие сотни тонн глыба льда, и, набирая скорость, летит вниз по почти отвесной стене. Удар. Глыба разлетается на меньшие куски. Удар, еще и еще. И уже не видно отдельных кусков, и летит вниз, расширяясь, теряя свою плотность, призрачное белоснежное облако. Оно летит вниз, в полном безмолвии, чем-то напоминая падающий с лап елки пушистый снег, когда стукнешь по ее стволу палкой.

Но доносится до тебя гул, раскаты, глухой рев, и тогда понимаешь, что за сила спрятана в этом расползающемся все шире и шире облаке. Чувствуешь, какая смертельная мощь, не знающая преград, слепая и яростная, заключена в этом белом призраке.

Мы не комментируем вариант канта. По нему идти нельзя. Остается труднейший, но наиболее безопасный маршрут в лоб по стене.

Это почти вертикаль. Она начинается у небольшого скального уголка основания Стены и, пересекая белые и желтые ее пояса, должна вывести нас на гребень рядом с вершиной.

Мы спорим, разглядывая начало маршрута, предлагаем разные варианты прохождения первых десятков метров. Но таких спорных метров полторы тысячи, и обсудить каждый из них мы просто не в состоянии. Иногда, разглядывая Стену, молчим, зная, что это будут очень тяжелые метры, но они лежат на нашей Вертикали, и через них надо пройти. Обсуждаем каждую полочку, понимая, как от них зависит наш отдых. Мы страстно желаем, чтобы полочка позволила поставить палатку, а рядом звенела бы капель. Но это мечты, которым так и не довелось сбыться.

Времени оставалось все меньше и меньше. Наступил август, пора бездонного, вечно голубого неба и пыльного послеполуденного ветра. Мы спустились вниз искупаться в горячих источниках, отдохнуть и собраться с мыслями перед Стеной. Надо было написать письма, немного постираться и договориться о машинах, которые увезут экспедицию в город Ош.

Пришел тот день, когда сделано все. Уложены и выстроены перед палатками рюкзаки. Добрые напутственные слова, и, наконец, команда "По рюкзакам!".

Дорогу в штурмовой лагерь не замечаем. Она стала знакомой и кажется короткой. Идем молча, дышится легко и спокойно. Каждый думает о чем-то своем. Но все же больше о Стене, которая, медленно разворачиваясь, начинает подниматься, освобождаясь от закрывающих ее склонов. Всматриваясь в медленно поднимающуюся цепочку людей, она, наверное, чувствует, что скоро надолго станет главной в их судьбах. Стена заставит забыть весь мир. Останутся только тоненькие ниточки сигнальных ракет, связывающие нас с огромной землей людей, да маленький квадратик палатки, из которой наблюдатели день и ночь будут следить за нами.

Мы молчим. Привычно разбираем, сортируя, крючья. Раскладываем карабины, пробуем связь и щелкаем ракетницами. В наступающей темноте возвращается двойка наших ребят. Она вытоптала ступени в вечернем раскисшем снегу и повесила веревку. Ребята вплотную подошли к Стене, потрогали ее руками. Пришли и молчат. Расспросы ни к чему, все, что они могут сказать, мы знаем.

Солнце уходит за гребни гор. Быстро, резко в долины падает темнота. Только на вершинах еще долго не гаснут пламенеющие снега Гиндукуша. Остыл чай, а мы все сидим, закутавшись в пуховки, и разглядываем небо. Сказать, что звезд много, что их очень много, что их бессчетное число, наверное, неправильно. В бездонной глубине холодной ночи светятся звездные облака. Они горят ровным немерцающим пламенем. Их бархатный свет делает резче блеск крупных звезд. Как на новогодних открытках, от звезд бегут лучики.

Они холодные и, наверное, очень гордые, эти звезды. Встречаешься с ними взглядом и отводишь глаза. Трудно ответить им в этот вечер на немой вопрос: зачем мы здесь?

Долго будет длиться ночь перед Стеной. То один, то другой осторожно, стараясь не разбудить товарища, смотрит на часы, удивляясь ползущему времени. То один, то другой будет выглядывать из палатки в надежде увидеть, как гаснут звездные облака, с тоской дожидаясь утра.

Рассветные сумерки лишили наш мир красок, сделали его плоским и невыразительным. Стена еще спит, закутавшись в серые тени, спрятав острые скалы, резкие углы и зеленый лед вершинных ледников.

Холодно. Есть не хочется. Шоколад сух и безвкусен. Хорошо, что природа изобрела кофе. Он согревает, и его сейчас можно пить вдоволь.

Всего нас семеро. Первая двойка уходит еще в сумерках. Остальные прощаются с наблюдателями утром. Очень быстро серебряная крыша палатки теряется в серых камнях, и мы остаемся совсем одни.

Скрипят мелкие камушки под ногами, да журчит вода, прорезая игрушечные каналы на чёрном льду. Тишина. Иногда со Стены доносятся голоса ребят, идущих первыми, да стук молотка, забивающего очередной крюк. Ступени в снегу держат хорошо, и мы быстро набираем высоту. Стена рядом, но она, в отличие от наших старых знакомых, не изменяет своей кажущейся крутизны, а по-прежнему грозно нависает над нами. Попытка первой двойки подняться в лоб по внутреннему углу неудачна. Ребята с трудом спускаются и, пройдя десяток метров вправо, снова пытаются пробиться выше.

Дальше с рюкзаком за плечами не пройдёшь. Началось сложное, порой предельно сложное лазанье по скалам отвеса Стены.

Шестое чувство опасности заставило нас посмотреть вверх. Это ощущение непривычного пришло от внезапно померкшего света и низкого, ещё почти неслышного гула. Опасность заполнила всё внезапно, не оставив времени на размышление. Одновременно с криком «лавина» на нас обрушилась мягкая масса, отняв свет, звуки, окрасив всё в ровный молочный цвет.

Давление на плечи, голову, рюкзак стремительно нарастало.

Мелькнула мысль о камнях, и тело инстинктивно подалось вперед, стремясь сделаться маленьким, плоским, совсем слиться со спасительной скалой. Что-то тяжелое било по рюкзаку, стремясь оторвать тебя и сбросить вниз.

Вторая мысль была — благодарность Стене за её крутизну. Лавина летела через нас. Мысль о том, что произошло бы с нами, если бы крутизна была меньше, пришла потом. Снежная пыль забивала глаза, рот, нос, попадала в горло и начинала душить. До конца понять, откуда пошла лавина, не пришлось. Заслоняя всё, нарастало удушье.

Короткими, резкими глотками лёгкие ловили воздух, набирая всё больше и больше смертельной снежной пыли. К сознанию, парализуя его, подползал страх.

Но белесая мгла стала редеть. В вышине над Стеной снова засинело небо. Лавина шла полторы минуты.

Первая спокойная мысль — все ли здесь? Считаю. Все семь. Живые, невредимые. Только у Юры раздроблена каска, предохраняющая голову от ударов. Юра Минин — москвич, спокойный, во всём фундаментальный и осторожный, с удивлением рассматривает свою каску, мысленно трижды благодаря её. Вытаскиваю ракетницу и даю зелёную ракету. Почти сразу получаем ответ наблюдателей. Достаю станцию и пытаюсь позвать лагерь. Станция молчит. Один из камней угодил по хрупкому корпусу и вывел её из строя. Остаются немногословные, но очень красноречивые ракеты.

Лавина пошла на нас с «медведя» — огромной снежной глыбы, примостившейся на канте стены. Наискось пролетев стену, она своим краем задела группу. Не дожидаясь повторения ситуации, мы со всей возможной скоростью уходим из опасного места. Наша торопливость напоминала торопливость черепахи, пытающейся выжать из своих лап максимум скорости. А здесь ещё вертикальные стены, залитые натёчным льдом, словно Стена не могла придумать что-либо попроще.

Но начало предложено именно таким. Десять-пятнадцать метров отделяют нас от места, где можно рядом поставить обе ноги, но эти метры мы идём долгие-долгие часы, обдирая руки, мокрые от льющейся сверху воды.

Маленькая полочка. Рюкзаки развешены по крючьям. Отдыхаем стоя, прислонившись к шершавой скале. Она холодная, и мы быстро начинаем мерзнуть. Кое-где по ней бегут жиденькие ручейки воды, из которых с помощью резиновых трубочек можно немного попить.

Вместе с водой втягиваем песчинки, мелкие камешки. Чертыхаемся и плюёмся, но снова посасываем безвкусную и не утоляющую жажду воду. Кому-то эта вода даже не нравится. Если бы они знали, что она последняя, и вдоволь напиться мы сможем только через много, много дней, наверное, пили бы больше, и вода казалась бы вкусней.

Первая двойка, забирая влево, выходит на небольшую корявую площадку, где можно сидя провести ночь. Снизу, почти на сто метров, начинаем вытягивать рюкзаки. Они цепляются карманами за острые выступы скал, застревают в расселинах, доставляя массу хлопот. Голосов не слышно. Снизу доносится только неясное «ай-ай-ай». То ли это «давай», то ли кто-то выражает своё отношение к застрявшему рюкзаку — решить трудно.

Темнота выползала из ущелий, скрадывала чётность хребтов, наполняла воздух сизой дымкой, когда мы собрались на крохотном пятачке относительно ровной площадки. По одному, по двое устраивались просидеть ночь, привязавшись к крючьям, натянув спальные мешки до плеч или спрятав ноги в пустые рюкзаки. Мы отобрали у Стены в этот день 150–200 труднейших метров, ушли из-под лавины и должны быть довольны.

Наверное, так оно и было. Лишь чувство усталости и уходящего нервного напряжения не давали чётко осмыслить итоги дня. Было просто отмечено, что Стена сложна; здорово, что проскочили лавину; жаль, что нельзя поставить палатку.

За день мы теряем в этом сухом воздухе много влаги, и вечером хочется пить. Топим кусочки льда и ждём, когда вода закипит.

Чай, чай и чай, ароматный и горячий, становится для нас пределом мечтаний. Только после него мы начинаем есть.

Ребята потихоньку устраиваются. У меня ещё десять минут до ракеты, потом спать. Внизу, около маленького костерка из ящичных досок, тоже не спят. Они будут ещё десять минут следить за стрелками часов, ожидая нашей ракеты. Время в эти минуты тянется медленно, почти незаметно, как плывут в голубой высоте прозрачные облака. Остаётся пять минут. Неторопливо, по несколько раз проверяя цвет, достаёшь ракету и готовишь ракетницу. Пропали все дневные звуки, кажется: полети пушинка, и ты услышишь её.

«Пора», — это доносится сверху, с маленького уступчика, на котором разместилась первая двойка.

«Нет, ещё минута», — отвечают снизу.

Наконец, удар ракетницей о камень, и ракета, шипя, улетает вверх, разгорается, на мгновение зависает в сразу ставшем чёрном небе и, теряя искры, падает где-то за ледником. Горы, потревоженные вспышкой света, ещё не успели заснуть, как внизу вспыхивает, устремляясь к звёздам, ответная зелёная искра. Через несколько секунд долетает хлопок выстрела. Всё. День окончен. Можно спать.

Утро всё также безоблачно и спокойно. Солнце, вынырнув из-за хребтов на востоке, будет целых два часа согревать нас, прежде чем уйти за контрфорс Стены. Мы уже работаем, метр за метром уходя вверх и вытягивая за собой рюкзаки. Думаем ли мы о Стене?

Нет, мы работаем. Мы целиком поглощены решением конкретных задач.

Надо забить крюк. Надо повесить лесенку. Надо накинуть петлю самостраховки. Мы втянуты в ритм работы группы с чётко разграниченными задачами, заботами и кругом принимаемых решений. Всё лишнее сведено до минимума. Нет разговорам, нет лишним движениям, нет эмоциям, на всё это уходят силы, которые надо беречь.

Солнце скрывается за снежный гребень вершины, подарив нам на прощанье изумрудный огонь ледяной кромки, вспыхнувшей в его лучах. Стеной приходит мороз. Сбитые за вчерашний день пальцы с трудом разрабатываются на холодных скалах. Крутизна стены то вдруг падает до 70–80 градусов, то преграждает нам путь крышами карнизов.

Занятная штука — карниз. Его плохо проходить, но зато очень гордишься собой, когда его пролезешь. С него хорошо вытягивать рюкзак, он идёт по воздуху, но зато трудно проходится перегиб.

Но у карнизов есть одно свойство, которое определяет наше к ним дурное отношение. Спускаясь вниз и проходя их по пути, ты порой оказываешься висящим на тонкой сорокаметровой верёвке, в пяти метрах от стены, имея под ногами 300–400 метров отвеса. Ты раскачиваешься, как детский игрушечный чертик на резиночке, судорожно пытаешься зацепиться за гладкую стену и с каждой такой попыткой теряешь силы. Никому не пожелаешь очутиться в подобной ситуации, ни ближнему, ни дальнему.

Нет, мы не любим карнизы!

А Стена, словно гигантская стиральная доска, поставленная вертикально, подсовывает нам карниз за карнизом. Хочется пить.

Жажда так сильна, что мы останавливаемся днём минут на сорок. Достаём примус и кипятим чай. Целую большую кастрюлю дымящегося вкуснейшего чая, обжигаясь, выпиваем вприкуску.

И снова стучит молоток. Коротко переговариваются ребята.

Медленно продолжаем свой путь к небу, к точке, после которой идти выше некуда.

Вечер застает нас на маленькой, залитой льдом узкой площадке. Она неудобная, клинообразная. Двое смогли лечь, тесно прижавшись друг к другу. Двое повесили свои гамаки. Остальные опять будут коротать ночь сидя, качаясь во сне то вправо, то влево, сползая вниз по скользкой полочке, повисая на страховке, тараща спросонья глаза.

Гамак растянут по всем правилам — на трех крючьях. Забит страховочный крюк. Ты забрался, проявив чудеса эквилибристики, в свое раскачивающееся, готовое при любом неосторожном движении вывернуться, ложе. Тело занимает полукруглое, но устойчивое положение. Ноги на уровне головы. Пятая точка на полметра ниже. Лежишь на спине и боишься повернуться. Давно дана вечерняя ракета.

Не совсем обычное положение мешает заснуть. Над головой звездные стада. Ищешь знакомые созвездия. Но это трудно. Небо непривычное, чуждое, без горящего до полуночи запада средних широт. На перламутровом фоне силуэт огромного пика. Он темно-серый, почти черный в свете звездных огней. Внизу, под стенами пика, угадывается чернота ледника. Пляшет среди невидимых сверху камней маленький лучик фонаря. Там, внизу, возвращается в лагерь чья-то группа.

Но дневная усталость все же берет верх, и ты засыпаешь. Через несколько часов тебя будит холод. Совершенно неожиданно он нападает на тебя снизу. Сквозь пух мешка и все одежки он добирается до поясницы, вцепляется в спину, стягивая с тебя пелену сна. Ты ворочаешься, пытаясь устроиться на боку и согреть закоченевшую спину. Снова дремотное оцепенение, и уже холод кусает тебя за бок, забираясь через неосторожно оставленные щели. Что-то подправляешь и опять впадаешь в забытье, в томительное ожидание рассвета. Иногда куски бодрствования длиннее, тогда ты смотришь на звезды, надеясь уследить за их ночным полетом. Незаметно, как-то сразу засыпаешь, словно проваливаешься в угольную яму, без сновидений и времени. Просыпаешься, смотришь на светящиеся усики часов и понимаешь, что спал всего 10–15 минут, а кажется: прошла вечность. В такие ночи приходит к тебе память о прошлом, о таких же долгих ночах в горах Тянь-Шаня и Кавказа.

Заживут стертые до мяса подушечки пальцев на руках, как это было на Чатыне. Забудется ночной холод, отнимавший у тебя последние крохи тепла, как это было на Ушабе. Память отбросит все тяжелое, оставив в своих кладовых радость борьбы и свершения. Помнишь о трудном, но это не отупляющее, сгибающее тебя воспоминание, а сознание, что ты все же смог. Смог, несмотря ни на что.

Из памяти встают те, с кем ты делил эти ночи, кто помог тебе и кому помог ты. И понимаешь, что это не «ты», но «мы». Мы смогли пройти отвесы, вынести холод в ночи и смогли не упасть от усталости. Только люди наполняют жизнью горы. Ради людей, ради общения с ними, когда все чувства и мысли обострены, обнажены до предела,

ты идешь к вершинам этих гор. И чем напряженнее, чем сложнее маршрут, чем ближе ты подходишь к бездне, боясь заглянуть в нее, тем большего требует от тебя Стена, тем ярче память о ней, четче и резче подробности. Ближе и дороже становятся тебе пряные запахи травы, прозрачность ручьев, шум ветра в листве и друзья в той другой, земной жизни.

Но ночам всегда приходит конец. Кончилась и эта, вторая на Стене. Утро по-прежнему ясное, ни единого облачка на темно-голубом небе. Начинаешь скучать по самым обыкновенным тучам. Хоть бы они нарушили бескрайнее голубое однообразие. Это платоническое желание скорее эстетического плана. Ворчим на надоевшую голубизну из какого-то суеверного чувства: не сглазить устоявшуюся чудесную погоду.

В эти дни мы не отказывали себе в питье. А сегодня утром, переливая бензин, в очередной раз заправляя примус, обнаружили, что его остается совсем немного. Мы не рассчитали и взяли бензин из кавказских норм. Когда не приходится добывать воду, растапливая лед. Когда твой организм не теряет с дыханием так много влаги, как на этих высотах с предельной сухостью воздуха. Бензина на две заправки примуса, и больше половины Стены впереди.

Чай для нас был почти всем. Теперь мы перейдем на талую воду, без аромата и тепла. И самое главное, этой чуть теплой водицы будет всего по две кастрюльки на группу в день, меньше литра на человека.

Медленно, очень медленно ползут вниз упрямые метры Стены. Нехотя разворачивается горизонт, открывая новые горы все дальше и

туманнее.

Пройдена отметка 5000 м. Мы где-то на высоте 5200–5300 — это уже седловина Эльбруса. Это что — высоко? Нам кажется, нет. Быть может, мал темп, но высоты мы не чувствуем.

Веревка, еще веревка. «Закрепи», «Выдай», «Пошел», «Осталось пять метров», да порой «Забей еще крючок» — вот наши темы для разговоров, наш лексикон и наши мысли.

Идешь ли ты первым или стоишь на страховке, ты не можешь позволить себе ни на секунду расслабиться, потерять контроль за событиями и временем. Неизвестное может прийти, не постучав, не предупредив тебя, не дав время обдумать.

Прошла ночь, и день, и еще одна ночь, похожие как близнецы, заполненные работой, размеренные пройденными веревками и забитыми крючьями. Наступил пятый день Стены. Начало его было таким же, как и у тех, предыдущих. Он был так же насыщен работой. Он даже казался нам легким. Метров 150 мы прошли простым лазанием, почти не снимая рюкзаков.

Неизведанное пришло, как всегда, грозно и сразу, заставив тебя похолодеть и почувствовать неприятную тяжесть в ногах. На этот раз оно выбрало форму двух слов. Коротких и резких, как удар.

«Погиб Ким». «Ким погиб».

Внизу, под Стеной, на грязноватом снегу появились эти слова.

Они лежали огромные, из букв в несколько человеческих ростов, грозные в своем постоянстве. Я смотрел на них, как, наверное, кролик смотрит в глаза змеи, охваченный ужасом, понимая безысходность случившегося и не имея сил отвести взгляд.

Закрываешь глаза. Может быть, это какое-то наваждение? Смотришь снова. Разум понимает, что они никуда не депутся, по-прежнему молча и скорбно будут говорить о неведомой мне трагедии, финал которой заключен в этих двух коротких словах. Но сердце, слепая вера в лучшее, неподдающаяся рациональному надежда — все кричит об ошибке, о невозможности слов на снегу.

Заметили ребята эти слова или нет? Смогут ли наши нервы выдержать новую гигантскую нагрузку? Как поступить? В голову лезут слова «Верескового меда»: «...не верю я в твердость юных, не бреющих бороды...» Трое из нас не раз спускали с гор тела погибших там друзей, но и нам приходится впервые столкнуться со всеми этими противниками одновременно: лавины, Стена и смерть. Что делать? Ребята работают, по их лицам ничего не скажешь. Знают или нет? «Витя! Степанов!». Огромный, могучего сложения ленинградец, прямой и резкий в суждениях, оборачивается и вопросительно смотрит. «Видишь?» — «Да». — «Кто знает еще?» — «Гелий».

Трое. А что остальные? Не знают или не показывают вида? Двойка, идущая первой, останавливается. Остальные подтягиваются, и группа собирается, разделенная несколькими метрами. Стоим, привязавшись к крючьям на крохотных скальных уступчиках, кто придерживается рукой за веревку, кто за крюк или выступ. Мы смотрим вниз и молчим. О чем каждый из нас думает? О гибели Кима? О том, зачем выложены эти слова или об их жестокости и бессмысленности? Чего ждут от нас там, внизу? Помощи? Но человек уже погиб, он мертв.

Предупреждают об осторожности? Странный способ выражения заботы!

Мысли отрывочны и бессвязны. Перебивая друг друга, теснятся в голове, задавая вопросы и требуя решения. Молчат ребята, загипнотизированные страшными словами.

Сейчас мы приблизительно на середине Стены, быть может, чуть выше. Мне надо принять решение. Собственно, оно известно: быстрее в лагерь. Но каким путем? Их два — неизвестным, через вершину, или знакомым, вниз. По пути вниз карнизы, и резко возрастает опасность лавин. Времени на дорогу через вершину мы затратим больше, и бензина почти нет. Но что бы ни случилось, какой бы путь ни пришлось выбрать, надо сохранить ребят. Сделать риск минимальным. Очень четко выделяется мысль, что теперь начнется борьба за выживание, против Стены, смерти и самих себя.

Слова под Стеной огромной тяжестью будут висеть на наших плечах, туманить сознание, отнимать реакцию и притуплять чувство опасности.

Гелий Степанов родился в Нальчике, и пятнадцатилетним мальчишкой в компании еще двух таких же, как он, совершил свое первое самостоятельное восхождение. Он вырос в горах и знает их, наверное, лучше, чем кто-либо из нас.

— Геля, как будем уходить?

— Через вершину.

— Витя, а ты?

— Вверх.

Они не колеблются в выборе пути. Остальные смотрят на нас с вопросом в глазах и ждут. Рисковать группой, заставляя ребят спускаться, в этой ситуации ради выигрыша нескольких часов нельзя. Значит...

— Уходить будем через вершину.

Все слова, которые каждый из нас хотел бы сказать, казались пустыми, ненужными, какими-то поблекшими рядом с теми двумя под Стеной. Сказано было только одно:

— Мальчики, пожалуйста, поосторожней.

Шел пятый час, для нас наступал вечер. Оставалось всего час-полтора, и надо было искать место для ночлега. Скоро подошли к верхнему рыжему поясу Стены. Было странно увидеть здесь, почти на шестикилометровой высоте, мягкие осадочные породы с вкраплением окаменевших ракушек. Следы силурийского моря вызывали скорее досаду — обычные крючья в этих породах держат плохо, и все время приходится бить ледовые, загоняя их по самое кольцо.

Находим какое-то подобие балкона и, работая ледорубами, расчищаем маленькие площадки, на которых в какой раз подряд сможем усесться и скоротать ночь. Сегодня работаем дольше обычного — нам не хочется остаться с глазу на глаз со словами. Мы прячем их в сумерках вечера.

Выпили полкружки воды и съели немного овсянки. Она быстро стынет на морозе, становится холодной и малоприятной на вкус. А теперь спать, если сможем. Ракета дана, и ничто не связывает нас с Землей людей, кроме памяти и мыслей.

Киму было... Ловишь себя на том, что говоришь о нем в прошлом. Да, уже в прошлом, но это так. Киму было немногим более тридцати. Он любил горы, наверное, как и каждый из нас. Коренастый, невысокого роста, с открытым лицом и доброй улыбкой, Ким легко сходился с людьми, заражая их своей кипучей энергией. По весне, когда мы, обливаясь потом, бегали по холмам и оврагам Царицына, он приезжал на тренировки с женой и сынишкой. И сейчас за словами под Стеной вставала вихрастая голова Сашки, одногодки моего Андрея, которым всего по шесть. Я знаю, у Кима есть мать, и он ее единственный сын. Кимка, как мы его ласково звали, руководил группой наших вспомогателей, которые вскоре после нас вышли на свое, в общем несложное восхождение.

Не слишком ли дорогую цену порой отдаем мы за наше увлечение горами? Но кажется, эти высокие ставки еще никого не останавливали. И каждый год мы платим по векселям, выданным нам горами.

Ким для всех, в той земной жизни, еще жив. Но скоро трагедия ворвется и в этот еще благополучный мирок, обнажит все чувства, заставит людей заговорить своим настоящим языком, одних сделает врагами, назвав каждому его истинную цену. Других, наоборот, сплотит на всю жизнь, сделав роднее и ближе самых близких. Но все это будет потом. А пока горе, разливаясь по проводам, эфиру, в письмах захватывает все больше и больше людей, вовлекая их в свою тягостную орбиту.

Ночью очень сильно мерзнут ноги. Из-за боязни упустить ботинки, не снимаем их уже шестые сутки, позволяя лишь распустить шнуровку. Это не тот отдых, в котором сейчас нуждаются ноги.

Ночи, как и дни, теряют свою индивидуальность. Но все же эта ночь запомнилась очень тревожным сном, почти ночным бдением.

Мы крутились, насколько это позволяли короткие репшнуры, страховавшие нас во сне, в надежде согреться и найти положение, в котором удалось бы заснуть.

Подкрался рассвет, а с ним и дневные заботы. Утром все внимание двойке, уходящей первой. Ей больше всего жидкости и все самое вкусное. У ребят сегодня тяжелый день. На остающихся — одна маленькая кастрюлька питья. Вода в кастрюльке мутновая от песка с плавающим льдом и крохотными шерстинками, напоминающая грязноватую воду талого весеннего снега. Растопить лед не хватает бензина. Каждый получает по небольшой кружке этой жидкости и, смакуя ее, добавляя кусочки льда, чтобы воды было побольше, пьет. Мы пьем, стремясь побольше растянуть это блаженство, зная, что только вечером удастся снова смочить рассыхающиеся, ставшее каким-то чужим, горло.

Над ночевкой, нависая, уходят вверх гладкие стены. Идти по ним в лоб невозможно, и мы забираем вправо. Траверсируем крутую плиту и выходим под очередной карниз. Виктор проходит карниз вторым. Почти семь метров идет он по веревке на зажимах, болтаясь в метре от скалы. Затем крутизна падает, становится не более 70–75 градусов, но скалы залиты льдом. Полторы веревки натечного льда проходить трудно, но зато отдыхом становится рюкзаков, которые легко и быстро скользят вверх, ни разу не застряв и даже не зацепившись за скалы.

Чаще встречается снег, его все больше и больше. Чувствуется, что Стене скоро должен прийти конец. Обогнув скальный угол, впервые видим предвершинный гребень. Пусть он еще далеко, пусть его охраняют скальные отвесы с замерзшими водопадами, пусть скоро начнет сказываться высота, но мы уже видим конец пути, кажется, что остаются считанные его метры.

На этой стороне скального контрфорса много снега. Солнце сюда не заглядывает, и он скопился, заполнив каждую щелочку, уступчик, припушив все неровности скал. Снег сухой, текущий под ногами, не дающий опоры, коварный высотный снег. Появилось больше площадок, где можно свободно стоять, прислонившись рюкзаком к гигантским ледяным сосулькам, невесть откуда взявшимся в этом молчаливом царстве снега, холода и скал.

Кажется, что мы забыли обо всем на свете, что нет под Стеной роковых слов, что все вокруг заполнено только работой. Но в короткие минуты отдыха, когда ждешь своей очереди идти вперед, тебя словно подменяют. Ты застываешь рядом с крюком, забываешь о горах, товарищах и остаешься один на один с мыслью, что одного из нас нет. Нужен резкий окрик, приказ, требование, чтобы снова вернуться в реальный мир борьбы со Стеной.

Вечер застает нас на неудобной, угловатой площадке, достаточной, чтобы поставить палатку. Одна сторона конька палатки привязана к крюку, вторая — к камню, спущенному с края площадки.

Пять человек смогло забиться внутрь этого косо поставленного жилища. Двое осталось коротать ночь снаружи, в спальных мешках, подстелив под себя здарку.

Внутри палатки полулежим, скорчившись в самых невероятных позах, перепутанные репшнурами самостраховки. Ноги затекают, острые камни утыкаются то в бок, то в спину, мешая забыться сном.

Ночь бесконечна. Кто-то из ребят не выдерживает и вылезает наружу, пытаясь вытянуть задеревеневшие ноги. Мороз быстро загоняет его обратно. Ночи нет конца. Мы вспоминаем предыдущие сидячие ночевки как верх комфорта и с рассветом начинаем работу не отдохнувшие, неразговорчивые, мрачные.

Рассовав по карманам чернослив и сахар, наверх уходит двойка Виктор Наугольный и Виктор Степанов. "Вик" — как мы ласково зовем Наугольного, самый молодой из нас, обладает почти сверхъестественной выносливостью и спокойствием. Часто, идя первым, он проходил участки маршрута, которые, казалось, пройти невозможно. Но Вик мог делать невозможное.

Начинает чувствоваться высота. Стоит быстро пройти 15–20 м или вытащить рюкзак, как чувствуешь, что тело наливается свинцом, ты тяжело дышишь, и каждый следующий шаг, каждое движение требует все больше сил, все сложнее заставлять себя делать эти трудные шаги вперед. Скалы стали немного легче, и скорость нашего движения выросла. Все ближе перегиб, до него остаются теперь уже действительно считанные метры. Их меньше ста, последних метров Стены. Путь к вершине будет проще. Осталось совсем немного...

Камень пошел откуда-то сверху. То ли он летел, невидимый и неслышимый, то ли мы потеряли реакцию и просто не успели от него увернуться, но вдруг услышали крик Вали Чекрыжова и увидели кровь, залившую его лицо. Валя за пять лет вырос от новичка до зрелого мастера, чемпиона Союза, всегда приветливый и работоспособный, он как-то по-особому, легко располагает к себе людей.

Но сейчас он растерян и бледен. Мне удается оттащить Валю под нависающую скалу и сделать ему перевязку. Напряженные до предела нервы и удар камня на два часа совершенно выводят его из строя.

Сидим рядом, согревая друг друга, и я вижу, как у Вали розовеют щеки, глаза снова начинают трезво оценивать обстановку.

Вик с Виктором уходят вперед к очередному, но оказавшемуся последним, карнизу. Шестьдесят метров идем пять часов. Плиты сменяются скальными крышами и узкими каминами, забитыми льдом.

Работать на лесенках приходится почти непрерывно. Мало трещин, а долбить скалы шлямбуром на этих высотах очень тяжело. Вик идет все выше, не находя места, куда можно принять напарника по связке. Веревка с трудом тянется через целую гирлянду карабинов.

Иногда первый десять-пятнадцать минут стоит почти без движения, отыскивая трещину, либо отдыхая перед очередным шагом вперед.

Когда Вик вышел на перегиб и смог забить крюк, надежный скальный крюк, он еще долго не мог понять, что самое трудное уже позади. Четверть часа он лежал на снегу, прежде чем смог выбрать и закрепить веревку.

Последним на перегиб пришлось выходить Сергею Шацкому. Много лет Сергей провел в Терсколе, работая на высокогорных станциях, изучая лавины и снег. За его немногословностью, сдержанностью чувствовалась огромная внутренняя сила, не раз помогавшая ему в жизни. Всегда дочерна загоревшее лицо Сережки, когда бы мы с ним ни встречались, говорило нам о горах и солнце, вызывая чувство величайшей зависти.

Шестидесятиметровый конец веревки закреплен только в двух точках, внизу и наверху. Сергею надо было выбить нижний крюк и освободить веревку. Вместе с вылетевшим крюком тело Сергея, как гигантский шестидесятиметровый маятник, откачнулось от скалы и

зависло от нее почти в семи метрах. Под ногами многие сотни метров отвеса пройденной Стены и тоненькая веревка, идущая в небо.

Сергей поднимался по раскачивающейся веревке и думал только об одном: выдержит ли излохмаченная, такая тонкая и ненадежная на вид веревка случайный удар камня.

Через полчаса, когда солнце пряталось за хребтами на западе, вся наша группа впервые за дни Стены собралась вместе. Мы стояли на краю обрыва и сверху смотрели на Стену, которую смогли пройти. Вечерние тени стерли слова у ее подножья, а далекий огонек палатки наблюдателей делал раскрывшуюся картину совсем мирной, почти идиллической. Горы окутаны тишиной вечера. Мягкие тени делали их дружелюбней и ниже. Сверху они казались ручными.

Может быть, минутная слабость, сознание, что самое тяжелое позади, но мы почувствовали громадную усталость, почти физическую невозможность сделать хотя бы шаг. Площадка на снегу позволяла поставить палатки, и как только они были готовы, выпив натопленной на остатках бензина теплой воды, мы заснули, забравшись в наполовину мокрые мешки. Но даже и здесь, на относительно удобных площадках, выспаться не удалось. Ночью поднялся ветер, и мороз, забираясь сквозь мокрые мешки, отобрал у нас остатки ночного отдыха и сна.

Утром, осматривая веревки, отобрали три сорокаметровых конца, которые могли еще более или менее надежно служить. Остальные четыре, излохмаченные, перетертые острыми скалами Стены и перебитые камнями, пришлось выбросить. Рюкзаки совсем легкие, с единственной ощутимой тяжестью мокрых спальных мешков да палаток.

Прямо от ночевки — довольно крутой ледовый склон с тоненьким слоем снега. Идем предельно осторожно, вырубая ступени почти как на ледовых занятиях в далекую добрую пору новичковства. Идем быстро, и несмотря на простой путь, сильно чувствуем усталость и высоту. Чтобы поддерживать общий высокий темп, надо как можно быстрее проходить очередные сорок метров. И вот здесь чувствуешь, что ты устал, что тебя хватает от силы на 20–25. Ты останавливаешься. Ноги отказываются идти. Все силы уходят на безуспешные попытки наполнить грудь воздухом. Но проходит 2–3 минуты, дыхание становится ровным, мы снова смотрим на окружающее понимающими глазами и с некоторым удивлением наблюдаем за подходящим, пошатываясь, товарищем. Теперь, когда вершина совсем рядом, каждая веревка заметно сокращает расстояние, мы чувствуем, что движение отнимает силы с каждым шагом все больше и больше.

Пологий длинный снежный гребень, идущий к вершине, не представляет никаких трудностей. Мы идем по правой кромке снежной шапки далеко от гигантских карнизов, нависших над Стеной.

Все сосредоточено на движении, на необходимости сделать шаг, еще шаг, а потом еще. Мы не замечаем по сторонам ничего, словно шторами закрыт перед тобой весь мир. Осталась только узенькая дорожка снега и скал. Под ногами мелкая темно-коричневая осыпь, расползающаяся при каждом шаге. Крутизна склона медленно падает, переходя в широкую ровную площадку вершины. Дальше дорога только вниз.

Теперь можно сесть, отдышаться и осмотреться вокруг. Ищем тур, спускаемся немного ниже вершинной точки, но ничего нет.

Почти как в повести о первооткрывателях: «…и они покорили вершину, на которую еще не ступала нога человека!». Времени до темноты у нас остается мало, а перспектива ночевать на 6000 метрах в мокрых палатках и мешках не только не радует, но и грозит обморожением.

Складывая тур, оставляем записку с вымпелом, фотографируем панораму и вниз, скорее потерять высоту, найти тепло и воду.

Спуск прост. Бежим, связанные короткой веревкой, немного подстраховывая друг друга. Ноги заплетаются, и, чтобы не упасть, приходится сбавить темп. Да и нашим более грузным ребятам бежать вниз значительно труднее, чем сухопарым и длинноногим.

Останавливаемся на прекрасной, ровной, покрытой плотным снегом площадке, метров на сто ниже вершины. До наступления темноты успеваем выложить скальными плиточками площадку под палатки и хорошенько их растянуть. Залезать в них не хочется, они мокрые, холодные и неуютные. Чтобы было хоть немного теплее, расстилаем по их полу веревки и кладем под спальные мешки все наши мокрые вещи. Бензин кончился, не на чем даже натопить воды.

Есть два огарка свечи, но язычки их пламени немощны и только коптят днища кружек. Из еды остался сухой кисель да две пачки концентрата каких-то круп. Без воды их есть совершенно невозможно, и ложиться спать приходится голодными, почти совсем мокрыми.

Одно хорошо: впервые мы снимаем с ног ботинки.

Эту последнюю ночь наверху мы провели в палатках, тесно прижавшись друг к другу, в попытках согреться и заснуть. Быть может, впервые по-настоящему почувствовали, как мучительно болят пальцы обмороженных на Стене рук и ног. Раньше нервы, громадная нагрузка подавляли все чувства, заставляя нас держать себя в непрерывном напряжении, в непрерывном ожидании неизведанного.

Сейчас все позади. Дорога домой, хоть и незнакомая, но простая.

Кончена наша многодневная борьба со Стеной. Рады ли мы? Не знаю.

Мы настолько измотаны и опустошены, что выключены все чувства, заторможены все рефлексы. Осталось только ощущение холода и боли. В этот вечер мы были раздражены и даже бранились по каким-то пустякам, оказавшимся потом смешными и глупыми.

Утром, когда взошло солнце и в палатках стало тепло, вылезать из мешков лень. Нам хочется согреться, и мы, оттаивая, смотрим, как от палатки идет пар, смотрим, как внутренняя сторона крыши из черной, высыхая, становится серой, снова легкой и приветливой. Вытаскиваем из палаток мешки, веревки и раскладываем все наше мокрое хозяйство на солнце. Легкий ветерок и много солнца. Ждем, когда они сделают свое дело. Можно, наконец, осмотреться вокруг, никуда не торопясь.

К югу уходит длинный пологий гребень, по которому идет спуск в долину реки. Речка светлым пучком ленточек лежит далеко, далеко внизу. Она выглядит отсюда застывшей, без единого намека на свой сумасшедший нрав. Но мы видим воду живой, желанной, искрящейся в лучах солнца, пенной, ледяной от близости снегов и прозрачной на всю глубину. Мы видим камни на дне реки, радужные тени от маленьких водоворотов и почти ощущаем наслаждение от

Запаха и вкуса воды. Мы так долго были в мире без запахов, что уверены: сможем уловить этот совершенно необычный аромат горной реки. Мы сидим, пригревшись на солнышке, и молчим. Восток и юг перед нами открыты до самого горизонта. За спиной, закрывая север и запад, громоздятся склоны покоренной вершины. За долиной Пянджа стеной островерхих вершин стоит Гиндукуш, начинаясь белоснежной Сахарной головой и уходя к горизонту цепями незнакомых пиков. В мареве начинающегося дня, в теплых струях дыхания влажной земли плывут незнакомые хребты далеких гор Индии. Близость высочайших пиков Земли туманит голову, а неясные очертания гигантов приковывают взгляд своим величием и недоступностью. Особенно могуча пирамида второй вершины Земли — Чогори. До нее не так уж мало километров, почти триста, но все равно, даже на огромном расстоянии она поражает наше воображение своей подавляющей окрестные вершины высотой. Ее белоснежный массив кажется серым, лишенным острых форм, сквозь дымку сотен километров трудных горных дорог.

Долго смотрим, очарованные бескрайними далями, пораженные необъятностью и красотой мира. Нечасто выпадает альпинистам в горах свободная минута, хорошая погода и широкий открытый горизонт. Нам повезло, мы поймали такое счастливое мгновение.

Но подсохли мешки и веревки, собраны палатки, и пора вниз, в долины рек, к теплу и к друзьям, к той иной жизни, уже наполненной слезами и горем слов под Стеной.

И снова мы бежим вниз, словно спасаясь от преследования, словно впереди нас ждет не горе, а радость. Коварными становятся

простые снежные склоны, когда ты, оступившись, чувствуешь, что начинаешь падать, лететь вниз все быстрее и быстрее, не имея сил остановить падение. Словно в замедленной киносъемке, в каком-то драматичном полусне пытаешься найти айсбайль и зарубиться, остановить грозное падение. Тебе кажется, что все это происходит с другим человеком, слабым и безвольным, неумелым и обреченным на гибель. Падение останавливает рывок веревки, которую держит в руках товарищ по связке. И в какой уже раз понимаешь, что не только горы мертвы без людей, но и ты сам недолго проживешь без них.

Мы сидим, еще не сняв веревок и не раздевшись, на камнях у самой воды неширокой горной речушки. Она совсем не дикая, а спокойная и ласковая, лишь изредка плеснет в лицо пригоршней брызг. Вода в ней холодная и прозрачная. Мы сидим и пьем воду, пьем до боли в зубах, когда кажется: дальше некуда, не в силах утолить жажду, страстное желание пить и пить. Мы пьем воду с экстрактом, пьем какую-то розоватую бурду с крахмальным привкусом, получающуюся, если растворить сухой кисель в холодной воде, запиваем царапающий горло сухой пшенный концентрат все той же водой из реки. Уже напившись и протянув усталые ноги, мы все же ставим рядом кружку и изредка прихлебываем из нее ставшую не такой холодной воду.

Дальше была долгая дорога вверх по пологому, нудному склону, с пятнами снега на его каменистых боках. Группа растянулась на двести, быть может, триста метров. Мы шли вверх, еле перебирая

ногами, ко всему безучастные, мечтающие только о конце этого безрадостного пути под палящим солнцем. Часто садились, заставляя себя снова вставать после нескольких оборотов секундной стрелки.

Мы брели, немного пошатываясь на ватных ногах, с ботинками, словно подбитыми свинцовыми триконями.

Но кончился к вечеру и этот путь. Мы сели перед спуском в лагерь, когда можно было различить палатки и траурно обернутые вокруг флагштоков спортивные флаги. Безлюдие и необычная тишина встречали нас. Глупая надежда, сказка о том, что слова под Стеной приснились, рухнула. Мир поворачивался к нам жестокой реальностью смерти, бессмысленностью выяснения отношений, горечью людских потерь.

Много позже, когда утихла боль утраты, а на памятнике Киму были высечены слова «он любил горы и погиб в горах», мне попалась в руки книжка о неудачном восхождении на Эверест. В предисловии к ней я прочел такие строки:

«Увлечение альпинизмом, зов высоких гор, поиск почти недосягаемого, что же влечет восходителей поколение за поколением к этим смелым и опасным приключениям?

Многие альпинисты искали ответ на этот вопрос, но не нашли подходящего. Они могли лишь сказать, что чувствуют этот зов и пытаются ответить на него. Является ли он какой-то частью вечного поиска человека, каким-то потоком переливающейся через край жизненной энергии, заставляющей из века в век пытаться достичь высочайших вершин человеческих стремлений? Если бы, к несчастью, эти искры жизни потускнели и на зов не обратили бы

внимания, то с этого момента, возможно, началось бы движение под гору.

Не могут ли огромные успехи в науке и технике ослабить дух человека, превратив его почти что в раба тех самых машин, которые он сам создал? Вероятно, нет, поскольку в этом духе есть что-то непобедимое, пережившее бесчисленные безумства прошлого.

И даже если покорение высочайших вершин станет обыденным и заурядным, всегда будут существовать еще более высокие вершины, чтобы покорить их, другие миры, чтобы достичь их. И даже если в какое-то отдаленное время наша Земля станет слишком банальной, лишенной тайн, всегда будут вершины, чтобы покорить их, другие миры, чтобы достичь их. Не будет недостатка в испытаниях для ума и тела тех, кто готов отправиться в ненанесенные на карту моря, восходить на неизвестные вершины человеческих стремлений.

По мере того, как мы поднимаемся выше, наше представление о мире изменяется, и мы живем в другом мире. Временами теряется даже ясность мыслей в необычных условиях, которые мы испытываем.

Но по-прежнему звучит зов, и человек готов откликнуться на него.

Несомненно, имеет смысл говорить об успехах и неудачах при покорении вершин, и все же не это главное. История, стоящая того, чтобы ее рассказывали и слушали — это рассказ об усилиях, опасностях, встреченных и преодоленных, товариществе тех, кто вместе взяли на себя великую задачу, это повесть о тесном общении с высокими пиками и горными областями, где всегда обитает тишина и человеческие существа выходят из своих маленьких скорлупок, лишь мельком видя некоторые из наиболее глубоких тайн природы».

Заключение по маршруту

Высотно-технический маршрут по северо-восточной стене пика 6075 («Московская правда») потребовал у группы 92 ходовых

часа при восьми сутках работы на стене. На маршруте было забито 26 скальных, 53 шлямбурных и 5 ледовых крючьев и применен весь арсенал скальной техники альпинизма, включая работу с искусственными опорами.

Помимо большой физической нагрузки, прохождение подобных стен предъявляет высокие требования и к нервной системе альпинистов, к ее устойчивости и силе.

Сравнивая все восхождения, совершенные членами группы как до 1964, так и после, включая восхождения сезона 1969 года, мы приходим к выводу, что восхождение по северо-восточной стене пика 6075 — сложнейшее в нашей спортивной биографии.

По поручению группы

Отчет о восхождении

Рельеф и сложность

Примечания:

• Все участки маршрута были пройдены с использованием лестниц и крючьев.

• Наиболее сложными участками стали 3-й, 7-й, 9-й и 17-й из-за высокой крутизны и минимального количества зацепок.

Отчет о восхождении

14 августа

• Участок 1:

• Угол: 70°/0°

• Длина: 2 м

• Описание: Вначале траверс вправо, затем траверс 20 м влево.

• Крючья: 1800-1100

• Количество крючьев: 6

• Участок 19:

• Угол: 70°/70°

• Описание: Траверс влево по кромке льда. Лед 70°. Скальная стена 80°. Зацепок мало.

• Время: 13:00

• Тип страховки: СИДЯЧАЯ

• Участок 20:

• Угол: 80°

• Длина: 15 м

• Описание: Внутренний угол, забитый льдом. Зализанные скалы, наивысшая трудность.

• Время: 13:00-14:00

• Количество крючьев: 2

• Участок 21:

• Угол: 95°

• Длина: 15 м

• Описание: Траверс по горизонтальной отбрасывающей расщелине вправо. Исключительно тяжело. Лестницы.

• Время: 14:00-15:00

• Участок 2:

• Угол: 85°

• Длина: 120 м

• Описание: Монолитная стена. Лестницы.

• Участок 5:

• Угол: 24°-75°/60°

• Длина: 15 м

• Описание: Внутренний угол, траверс вправо до перегиба.

• Время: 10:00-10:30

• Участок 25:

• Угол: 100°/45°

• Длина: 15 м

• Описание: Траверс влево по внутреннему углу под навес. Монолит.

• Время: 10:30-11:30

• Количество крючьев: 2

15 августа

• Участок 2:

• Угол: 80°/10°

• Длина: 5 м

• Описание: Траверс влево. Средней трудности.

• Время: 11:30-12:00

• Участок 2:

• Угол: 85°

• Длина: 6 м

• Описание: Вверх, нависающие разрушенные скалы, обледенелые, опасные.

• Время: 12:00-13:30

• Количество крючьев: 5

• Участок 2:

• Угол: 85°

• Длина: 60 м

• Описание: Серая монолитная стена, выводящая на полку против "медведя".

• Количество крючьев: 4

• Участок 29:

• Угол: 70°/30°

• Длина: 30 м

• Описание: Вверх под большой навес, вправо серые скалы — мало зацепок.

• Время: 16:00-20:00

• Участок 6:

• Угол: 90°/80°

• Длина: 60 м

• Описание: Траверс вправо по стене. Отбрасывает. Зацепок мало. Выход на полочку. Трудные скалы. Лестницы.

• Участок 31:

• Описание: Вправо-вверх на продолжение полочки. Вначале карниз, потом монолитная стена и карниз в верхней части. Наивысшая трудность. Лестницы.

• Время: 10:30-13:30

• Участок 32:

• Угол: 85°

• Длина: 15 м

• Описание: Влево-вверх по внутреннему углу, лед — под карниз.

• Время: 13:30-14:30

Отчет о восхождении

16 августа

1. 3-й участок

   • Угол: 100°

   • Время: 14:30–15:30

   • Описание: Карниз. Очень трудное место. Крючья. Лестницы.

   • Угол: 80°

2. 34-й участок

   • Описание: Внутренний угол, по нему — движение.

   • Время: 15:30–16:00

3. Щель между жандармом и стеной

   • Описание: Движение в щель.

4. 35-й участок

   • Угол: 80°

   • Длина: 60 м

   • Описание: Вверх по стене. Зализанные скалы со льдом. Движение винтом слева вверх направо. Трудность выше средней.

   • Время: 16:00–18:00

5. 7-й участок

   • Угол: 3°

   • Длина: 40 м

   • Описание: Скалы расчлененные со льдом. В середине участка — зализованный внутренний угол.

   • Время: 7:30–11:00

6. 3-й участок

   • Длина: 2 м

   • Описание: Вправо-вверх по белым обледенелым скалам средней трудности.

   • Время: 10:00–11:30

7. 38-й участок

   • Длина: 40 м

   • Описание: Влево-вверх по белым обледенелым скалам средней трудности.

   • Время: 11:00–11:30

8. 39-й участок

   • Длина: 60 м

   • Описание: Внутренний угол с отрицательным уклоном и двумя карнизами. Чрезвычайной трудности. Лестницы.

   • Время: 13:30–19:30

   • Примечание: Ночевка поодиночке.

17 августа

1. 40-й участок

   • Угол: 5°

   • Время: 7:00–11:00

2. 8-й участок

   • Длина: 100 м

   • Описание: Ледовый склон, натечный лед. Рубка ступеней — крючья не идут, не держат.

   • Крючья: 1

3. 41-й участок

   • Угол: 70°

   • Длина: 20 м

   • Описание: Траверс вправо по скальной полке.

4. 42-й участок

   • Угол: 70°

   • Длина: 80 м

   • Описание: Скалы со льдом. Движение в направлении гребня с карнизами.

5. 4-й участок

   • Длина: 70 м

   • Описание: Влево на гребень. Скалы со льдом.

   • Время: 13:00–14:30

6. 4-й участок

   • Длина: 120 м

   • Описание: Гребень до провала. Скалы примерно 3-й категории трудности.

   • Время: 14:30–15:30

7. 45-й участок

   • Угол: 90°

   • Длина: 10 м

   • Описание: Горизонтальная полочка — 2 м и вертикальная щель 10 м. Трудное лазание.

   • Время: 15:30–17:00

8. 4-й участок

   • Угол: 30°

   • Длина: 500 м

   • Описание: По гребню через вершину к ночевке.

   • Время: 17:00–19:00

   • Примечание: Ночевка отличная.

Описание маршрута

От ночевки на гребне морены маршрут пересекает ледник, заваленный крупной осыпью, в направлении основания стены. Выход на ледник.

Далее движение по леднику к крупному снежному склону (1), выводящему к скальному основанию стены. Траверс вправо (2) по кромке скал и льда до вертикального камина (3), забитого льдом. Камин перекрыт карнизом (4) с залитыми зацепами. На этом участке могут встретиться ледяные сосульки, которые приходится срубать. Выход с карниза в вертикальный внутренний угол (5), сложенный из хороших монолитных скал с малым количеством зацепок.

По стене (6) подъем вверх с небольшим забором вправо. Плиты!

Плита перехвачена навесом (7) наивысшей трудности. Вылет сложнейшей части навеса порядка 1,5–2 м. С навеса (7) горизонтальный траверс влево (8) во внутренний угол, закрытый пробкой (9). Сложнейшее место!

Внутренний угол (10) перехвачен двумя нависающими участками стенки угла. Из угла выход влево по заснеженной полке (11), на которой можно организовать сидячую ночевку.

Полка выводит к крутой монолитной стене (12) с небольшим навесом в средней части. Верхняя часть стены прикрыта карнизом (13).

Под ним возможна сидячая ночевка. Под карнизом траверс влево (5 м), по вертикальной щели преодоление карниза и выход на громадную монолитную стену (I4). Полка (I5) позволяет сидеть, траверс вправо с выходом на крутую гладкую стену (16), переходящую в вертикальный участок стены (17) высшей трудности! Стена уменьшает крутизну, скалы забиты снегом и льдом (18) — скалы средней трудности, но требующие тщательной страховки. Вначале траверс вправо, несколько набирая высоту, затем возвращение влево, обходя справа крышу нависающего карниза. Далее продолжение траверса влево по кромке льда (19) (возможна ночевка), выход во внутренний угол (20).

Скалы зализаны, угол забит льдом. Наивысшая трудность!

Из угла выход по отбрасывающей расщелине (21) вправо. Исключительно тяжелое место! Далее вверх по монолитной стене (22), где местами используются лестницы.

Под рыжими скалами (23), сложенными из выветренных, мягких пород с вкраплением ракушечника, возможна сидячая ночевка. Со скал выход во внутренний угол (24) и по нему траверс вправо до перегиба. Далее по монолитному внутреннему углу (25) траверс влево с выходом под навес. Короткий траверс (26) по силам средней трудности выводит под нависающие разрушенные скалы (27). Опасно! После них маршрут идет вверх по серой монолитной стене (28), выводящей на полку против "Медведя" (возможна сидячая ночевка).

От полки вверх под большой навес (29) и вправо по серым монолитным скалам. По вертикальной стене (30) траверс вправо без набора высоты. Скалы отбрасывают. Трудное место! Выход на маленькую полочку и по ней вправо-вверх (31) с преодолением двух карнизов. Очень сложное место! Со второго карниза выход во внутренний угол (32), уходящий слегка влево. Лед! Выход по карнизу участка (33). Очень трудное место! По внутреннему углу (34) выход в щель между стеной и жандармом. После выхода из щели движение по стене (35) слева-вверх-направо. На (36) скалы расчленены, забиты льдом; в середине участка зализанный внутренний угол. Участки (37 и 38) характерны белыми крупноблочными обледенелыми скалами и выводят под основание сложнейшего места всей стены. Внутренний угол с отрицательным уклоном и двумя карнизами (39). Чрезвычайная сложность! Хуже придумать трудно.

Собственно стена участком 39 кончается. При выходе на крутой ледовый склон (40) можно поставить палатку. Рубка ступеней. Выход на скалы (41) и траверс вправо по скальной полке. Далее вверх по направлению к предвершинному гребню (42) с карнизами. Скала забита льдом. По скалам влево (43) с выходом на гребень. Далее по простому гребню (44) до провала (45). Подъем по вертикальной щели. Трудное лазанье, осложненное массой "живых" камней. Выход на вершину по легкому гребню (46), придерживаясь его правой стороны. Спуск с вершины труда не представляет и идет по ее южному гребню.